Антон Шабуров: «Только две профессии предполагают работу с палочкой: дирижеры и волшебники»

В Хабаровске я всё же не жил – семья всегда базировалась в Екатеринбурге. Но в принципе мы, дирижеры, особенно молодые, работаем там, где есть работа, где мы нужны. В этом смысле мы - кочевники.

Да, но военные перемещаются по приказу, а мы – по собственному желанию. Дирижерских вакансий, даже в крупных городах, можно пересчитать по пальцам одной руки. С другой стороны, очень мало вузов в нашей стране готовят дирижеров. Практически неизбежная часть дирижерского пути - получение специального образования в Москве, Петербурге, либо в каком-то из крупных консерваторских городов, а затем – работа в регионе, где есть вакансия дирижёра, где есть потребность в дирижёрских кадрах. Это достаточно распространенная практика. Поэтому входя в эту профессию, мы прекрасно понимаем, что надо быть готовым работать там, где ты будешь нужен. И жить там, где ты будешь нужен, по крайней мере, какой-то период. Я в этом ничего плохого не вижу. К примеру, один мой коллега, тоже молодой дирижёр уехал из Франции на Филиппины, а теперь работает во Вьетнаме. И там он нашёл профессиональное счастье и самореализовался как дирижёр. Это такая вещь, о которой мало говорят вслух мои коллеги. Но мне кажется, что для того, чтобы чего-то добиться, надо в какой-то момент научиться жертвовать бытовым комфортом и уметь совершить какой-то поступок. Например, уехать достаточно далеко от столицы или от родного дома.

Видимо, у меня на первых порах лозунгом будет цитата из Пушкина «Нет, я не Байрон, я другой». Я буду продолжать вектор, заданный Валеном в том, что он выставил определенную планку качества – как для оркестра, так и для событий, связанных с жизнью оркестра: статус и качество приглашаемых солистов, статус и качество приглашаемых дирижеров, яркие и громкие фестивальные проекты. Его главная заслуга в том, что каждый концерт оркестра стал большим событием в масштабе не только ростовском. В этом смысле я постараюсь продолжать то, что делал Валентин. Но в плане наполнения – здесь коррекция неизбежна. Эти детали обязательно почувствует искушенная публика, потому что мы очень разные, и я абсолютно точно не стану строить что-то своё по чужим лекалам, какими бы прекрасными они ни были, потому что мне всегда интересен именно свой путь. Однако на первое время я ставлю себе цель– чтобы не стало сильно хуже. Смена главного дирижера – это всегда стресс для коллектива. Лучше-хуже – не важно, всегда стресс. После такого яркого дирижера как Валентин – неизбежно будет какая-то «просадка». И моя задача её минимизировать, чтобы как можно плавнее совершился поворот в деятельности оркестра. Поэтому закидывать планами я не буду. Сейчас важно принять дела, выбрать направление и не потерять, что уже есть.

В ближайшем плане есть несколько ярких премьер. Но точно можно сказать, что в конце сезона, в мае 2022 года, будет мини-фестиваль под рабочим названием «Вселенная Скрябина» или «Космогония Скрябина». Тогда во всем мире будет отмечаться 150-летие Александра Николаевича Скрябина. Это уникальная страница в истории русской музыки. Идеалист-мистик, который мыслил категориями космоса и который создавал огромные симфонические «постройки». Так случилось, что он достаточно бедно представлен в репертуарах многих симфонических оркестров. Его играют очень нечасто, потому что его произведения требуют во-первых, огромного количества исполнителей, это почти всегда большой оркестр малеровских масштабов. А во-вторых, его сочинения требуют огромного исполнительского мастерства как от каждого оркестранта, так и от оркестра в целом, и конечно же – от дирижёра. Формально Скрябин написал не так много для оркестра – это всего семь партитур: три симфонии, две симфонические поэмы, фортепианный концерт и симфоническая миниатюра «Мечты». Формально ещё существует «Предварительное действо», законченное Александром Немтиным, и кто знает, может быть мы решимся на исполнение и этого сверхмасштабного сочинения, но точно не в текущем сезоне. Но все остальные сочинения для оркестра Скрябина прозвучат в мае 2022 года, и это, как я надеюсь, будет яркий завершающий аккорд первого нашего с РАСО совместного сезона. Важно отметить, что сезон, в который мы сейчас вошли, спланирован не мной, или скажем так: спланирован мной только частично. По традиции, это детище уходящего главного дирижера. И непосредственно о моей работе художественного руководителя можно будет судить в следующем сезоне. Мы потихоньку приступили к планированию. Есть очень интересные наметки, но всему свое время.

Традиционно я принимаю участие в фестивале «Безумные дни» в Екатеринбурге. Также в качестве дирижера выступал на Сахаровском фестивале в Нижнем Новгороде. Это яркие, самобытные фестивали. У обоих уже есть своя история.

Я прихожу в такое время, когда они запрещены. Мы, конечно, планировали большой опенэйр. Я так понимаю, это стало уже традицией у ростовского оркестра. Мы этот концерт проведем, но, к сожалению, в помещении. Поэтому, когда массовые мероприятия на открытом воздухе снова разрешат, то мы с большой радостью выступим и в формате open-air.

Дирижеру в этом плане в каком-то смысле проще всего, потому что он стоит спиной к зрителям. И взаимодействует, прежде всего, с музыкантами. Но даже спиной мы, дирижеры, чувствуем публику: полный зал, половина, или, буквально несколько человек. Но, если сказать про концерты во время пандемии – то тут смотря от какого уровня считать. Если сравнивать с тем, как было до пандемии, то, конечно, можно впасть в уныние и депрессию. А если считать от того, что могло бы и не быть вообще никаких выступлений – то это большое счастье, что у нас есть возможность хотя бы в таком виде выходить на сцену и музицировать перед публикой Я в этом плане оптимист: человечество и не такое переживало, и все вернется. Я много читал о том, как оркестр Ленинградского радиокомитета, собранный буквально из музыкантов, которых специально забирали из окопов в 1942 году, исполнял в блокадном Ленинграде Седьмую симфонию Шостаковича, когда вокруг бомбы рвались, а в городе был страшный голод. Читал я историю и о другой стороне: как берлинский филармонический оркестр под бомбежками в подвалах репетировал даже апреле 1945 года. Известно, что последний концерт перед поражением нацистской Германии Берлинские «филармоники» дали 12 апреля 1945 года, то есть менее, чем за месяц до окончательно капитуляции. Поэтому я искренне считаю, что искусство неубиваемо. А во-вторых, любые, даже самые мрачные времена все-равно пройдут, пандемия закончится, и мы вернемся к нашему привычному музицированию, но уже на другом уровне. Сейчас же наша главная задача – поддерживать огонь в этом очаге. Что мы и делаем.

Это неважно. Знаете, чем отличается хороший детектив от гениального? В хорошем детективе сыщик ищет убийцу, а в гениальном сыщик, а через него – автор, ищет Бога. Да, мы играем для публики, но не только для нее… У нас, у музыкантов, все-равно есть для кого играть. Даже если в зале три человека. У меня был опыт музицирования, когда на сцене сидело сильно больше людей, чем в зале. Я это всегда называл «концертами для своих». Пришли именно те, кто не мог не прийти. Именно в эти сердца мы и «пойдем напрямую».

Я к этому очень просто отношусь. Я дирижирую в основном с палочкой, но иногда, если чувствую, что так будет убедительнее, могу дирижировать и без. Я понимаю, что к этому есть определенный интерес, поскольку, в шутку говоря, только две профессии предполагают работу с палочкой: дирижеры и волшебники. Вероятно, эти профессии не так далеки друг от друга. Но у меня какого-то культа, ореола святости профессии нет. Вернее, конечно же есть, но уж точно не в смысле движения руками с палочкой или без. Дирижер должен быть прежде всего понятен для музыкантов и убедителен для публики. А вот с палочкой, без палочки, какой длины палочка – вот это все вторично, третично, семирично. Я далек от того, что дирижерская палочка – символ власти.

Это общепринятый дресс-код, хотя я последнее время стараюсь уходить от дирижирования во фраке, приберегая это для действительно особых случаев. Но сценическая одежда это скорее уважение к публике, чем попытка привлечь к себе внимание. Для меня сцена – это, как писал Шаляпин, место, по которому не ходят в калошах. Конечно же, она налагает определенный отпечаток и определённый протокол в одежде. Я не большой сторонник довольно распространённого сейчас подхода выступать в ultra-casual, как бы «ломая» ту самую «четвёртую стену» между артистами и публикой. Я понимаю эту логику, и есть масса музыкантов, для которых это органично. Для меня – нет, по крайней мере пока. Так что здесь я несколько старомоден – искренне полагаю, что люди, выходящие на сцену, как раз не должны выглядеть так же, как люди в зале. Однако мне кажется, что главное в сценической одежде – чтобы она не отвлекала от музыки. Она должна быть элегантной, но сдержанной.

Есть банальный, но от этого не менее точный ответ на этот вопрос - обычно это тот композитор, кого исполняю в данный момент. А так могу сказать, что у меня нет любимых композиторов, есть любимые сочинения. При всем при этом искренне близок Рахманинов. Это композитор, по своей душевной организации действительно резонирует с моим мороощущением. Другой композитор, который мне близок – Владислав Андреевич Золотарёв. Крайне недооценённый, особенно в академических кругах, человек очень трагичной судьбы, талант, как мне кажется, не раскрывший себя и наполовину. Я буду о нем рассказывать, и мы с РАСО будем исполнять его музыку. Мне вообще интересны русские композиторы, таланты от Бога, зачастую не получившие какого-то фундаментального классического образования, но писавшие музыку с прорывами в гениальность. Я даже посвятил им одну из программ текущего сезона, назвав этот концерт «Русские самородки трагической судьбы». Это Модест Мусоргский, Василий Калинников, Владислав Золотарев, Герман Галынин. Думаю, этот ряд может быть продолжен. Вообще палитра очень-очень большая, и я стараюсь не закрывать двери ни какой музыки. Есть и определенные антипатии тоже, композиторы, которых я могу продирижировать, если включить чистый профессионализм. Но которых бы не взял в репертуар, потому что не вижу в них никакого родства. Но тут, как говорится, если я не люблю Бродского, то это проблемы мои, а не Бродского. Они-то менее велики не станут от того, что я в них не нахожу родства. Но называть конкретных авторов я бы я не стал, чтобы не обидеть слушателей, потому что для кого-то это – самые любимые и дорогие композиторы. Я это уважаю.

Я считаю, что работа театрального дирижера – это большая часть не только профессии, но и восприятия музыки. И в любой симфонии есть место театральности. Но я не хочу разграничивать себя – симфонический дирижер, оперный дирижер… Это, действительно, разные профессии или разные грани одной профессии. Я очень люблю работать в театре. К сожалению, сейчас практически нет возможности это делать. Но всегда с радостью откликаюсь на приглашения. Пока я сам не форсирую эту историю, но если они будут, то с удовольствием рассмотрю. Но пока я концентрируюсь на симфонической работе.

Я почти не слушаю классику в свободное время. Потому что мое восприятие так устроено, что когда я слышу классическое сочинение, у меня сразу начинают работать внимание и мозг. Я начинаю анализировать исполнение как профессионал. Это не дает отдыха. У меня была проблема, когда я приходил в кинотеатр и начинал смотреть фильм, я начинал анализировать, как звучит оркестр. Потому что даже блокбастер обычно снят с участием симфонического оркестра. И ты начинаешь вслушиваться в композиторские решения. Самый правильный, хоть и банальный ответ: лучшая музыка – это тишина. Зачастую хочешь отдохнуть от звуков или насладиться звуками природы. Но если из музыкальных стилей брать – то это моя любовь к рок-музыке во многих ее проявлениях. Я почитатель группы Queen, причем с ранней юности. Я несколько «неправильный» квиноман, поскольку восхищаясь гением Фредди Меркьюри, я всё же своим личным музыкантом номер один, своей, что называется, role-model считаю Брайана Мэя (гитарист и автор многих песен группы Queen), и, признаюсь, именно его портрет наряду с портретом Евгения Мравинского висит дома над моим рабочим столом. Так же я люблю лучшие образцы зарубежного и русского рока в диапазоне от “Наутилуса” до “Металлики”. Это та музыка, которая, в зависимости от настроения, может играть в моих наушниках или в машине.

Не так много, два или три раза всего. С какого-то возраста не могу себя назвать прям фанатом Queen. Фанатизм – это больше подростковое явление. Но я эту группу люблю, и их музыка может играть у меня фоном в свободное от работы время.

Практически нет. Хотя, если чтение считать именно хобби, то я стараюсь много читать. Кстати, сейчас перечитываю «Тихий Дон» Шолохова. Я читал его в подростковом возрасте и, вежливо говоря, совсем его тогда не понял. Сейчас, переезжая в Ростов-на-Дону, я счел для себя важным перечитать это по-прежнему самое яркое и объемное сочинение, посвященное особой донской казачьей цивилизации.

Во-первых, я несколько переформатирую абонемент «Вечера с главным дирижером», потому что хочу поговорить со сцены сам. Валентин это делал немного в другом формате, как раз в рамках упомянутого вами абонемента «Главный рассказывает». По крайней мере пока я принял решение этот абонемент также оставить, хотя я понимаю, что он был придуман Валентином и под Валентина. Насколько я комфортно буду ощущать себя именно в таком формате – посмотрим. Дело в том, что абонемент «Главный рассказывает» был нацелен на очень широкую, демократичную аудиторию, которой необходимо показать, что классической музыки не надо бояться. Поэтому беседы были скорее о том, как сделано классическое музыкальное произведение: как устроена симфония, как взаимодействуют темы и прочее. Такой экскурс в композиторскую архитектуру и даже инженерию. Я же, не отменяя данного формата, хочу добавить слово и в вечерние концерты. Три сезона я это делал в Хабаровске, и должен сказать, что это очень хорошо там пошло и стало популярным. Я большой фанат литературных лекций Дмитрия Быкова и стараюсь именно такой подход переносить на концертную эстраду. То есть я пытаюсь обсуждать с залом не только музыкальные, но и общегуманитарные проблемы, или рассматривать какие-то феномены искусства вообще, рассказывать свое видение залу, и уже это иллюстрировать какими-то музыкальными произведениями. Мой первый сезон во-многом экспериментальный, поэтому посмотрим, насколько публике, да и мне самому это покажется нужным и интересным.